- Это что-то вроде крошечных метательных ножей?
Он кивнул:
- Бернардо сказал, что, если ободранному выдрать глаз, ему это не нравится.
- Я дважды тыкала им в глаза, и оба раза это их, по всей видимости, дезориентировало. Но, честно говоря, я не думала, что Бернардо заметил.
Он улыбнулся и стал застегивать рубашку.
- Его не следует недооценивать.
- И ты действительно можешь попасть такой штукой в глаз?
Эдуард вытащил из гнезда ножичек и легким движением руки послал его в стену. Лезвие воткнулось в крошечный кружок узора обоев.
- Я бы даже в сарай не попала.
Эдуард вытащил лезвие из стены и сунул обратно в гнездо.
- Ты можешь даже собственный огнемет получить, если хочешь.
- Ух ты! И ведь сегодня даже не Рождество.
Он улыбнулся:
- Нет, скорее что-то вроде Пасхи.
Я нахмурилась:
- Кажется, я не поняла.
- Ты же воскресла из мертвых, разве тебе не говорили?
- Что?
- У тебя три раза останавливалось сердце. Рамирес заставлял его работать непрямым массажем до приезда докторов. Потом они тебя два раза теряли. И третий раз тоже, когда Леонора Эванс уговорила их дать ей попробовать спасти тебя с помощью какой-то древней религии.
У меня вдруг сильно забилось сердце, и ребра отзывались болью на каждый удар.
- Ты пытаешься меня напугать?
- Нет, просто объясняю, при чем тут Пасха. Помнишь - "Христос воскресе из мертвых"?
- Поняла, поняла.
Я вдруг испугалась и обозлилась. Первое у меня редко бывает без второго.
- Если ты все еще в это веришь, я готов поставить свечку или две.
- Я подумаю. - В моем голосе послышалось раздражение.
Он снова улыбался, и я уже начинала не верить его улыбке, да и вообще все в нем казалось лживым.
- А может, надо спросить Леонору, кого она призывала на помощь, чтобы тебя вернуть? Может, надо не свечку ставить в церкви, а паре цыплят снести головы?
- Ведуньи не приносят жертвы для вызова силы.
Он пожал плечами:
- Извини. В школе наемных убийц не преподают сравнительного религиоведения и метафизики - тоже.
- Ты меня напугал, напомнил, как мне здорово досталось, а теперь дразнишь. Ты хочешь, чтобы я отсюда встала и поехала к Бако, или нет?
Он вдруг стал совершенно серьезен, и последние крупицы веселья испарились с его лица, как снежинки с горячей плиты.
- Я хочу, чтобы ты делала все, что считаешь нужным. Раньше я думал, что хочу добраться до этого сукина сына любой ценой. - Он тронул мою руку, лежащую поверх простыни, - не взял, только дотронулся и убрал руку. - Я ошибался. Есть цена, которую я платить не желаю.
Я не успела придумать, что сказать, как он уже повернулся и вышел. Я даже не знала, что меня больше сбивало с толку: новый поворот дела или новый и более эмоциональный Эдуард.
Краем глаза я глянула на часы. Черт. Остается час сорок, чтобы одеться, выбраться из больницы вопреки указаниям врачей и доехать до "Лос дуэндос". На пререкания с доктором Каннингэмом ушло бы больше времени.
Я нажала кнопку, чтобы медленно поднять кровать. Чем ближе было к сидячему положению, тем больнее мне становилось. Грудь болела, будто межреберные мышцы поразила крепатура. Порезам на спине сидячее положение тоже не нравилось, а ходьба им понравится еще меньше. Кожа натянулась, как слишком сильно зашнурованный ботинок, - значит, на спине швы. Они будут сами по себе болеть при движениях. Это ощущение ни с чем не спутаешь. Интересно, сколько их там. Кажется, много.
Оказавшись в сидячем положении, я несколько секунд подождала, прислушиваясь к жалобам тела. Обычно до конца дела мне так не достается. И я даже еще не встретилась с этой огромной-страшной-тварью лицом к лицу. Она меня чуть не убила с дистанции, предполагавшейся безопасной.
Несколько минут я позволила себе об этом подумать. Итак, я чуть не погибла. Похоже, мне нужен отпуск на недельку перед возвращением в окопы. Но преступление и прилив женщину ждать не будут - что-то такое говорит пословица. Признаюсь, я подумала и о том, чтобы не расхлебывать эту кашу, пусть теперь кто-нибудь другой проявляет героизм. Но решив так всерьез, я вдруг увидела перед глазами детскую и колыбели, забрызганные кровью. Лежать здесь и ждать, что кто-то расхлебает эту кашу вместо меня, я не могла. Физически не могла.
Уже стянув рубашку до локтей, я сообразила, что нельзя просто отодрать от груди присоски кардиомонитора. Это слишком взбудоражит больничный персонал.
Подумав, я нажала кнопку вызова сестры. Надо, чтобы меня отцепили от всех этих капельниц и машин.
Сестра появилась почти сразу же - то ли в этой больнице штат сестер больше, чем в среднем по стране, то ли я настолько серьезно ранена, что мне уделяется особое внимание. Я надеялась, что дело в избытке сестер.
Сестра была пониже меня, очень миниатюрная, с короткими непослушными светлыми кудряшками. Профессиональная улыбка ее тут же увяла, когда она увидела, что я сижу и стягиваю с себя больничную рубаху.
- Что вы делаете, миз Блейк?
- Одеваюсь, - ответила я.
- Ни в коем случае. Вам нельзя.
- Послушайте, мне бы хотелось, чтобы все эти трубки и провода от меня отцепили профессионально. Но они будут отцеплены в любом случае, потому что я выписываюсь.
- Я позову доктора Каннингэма! - Она повернулась и вышла.
- И поскорее, - сказала я пустой палате.
Вцепившись мертвой хваткой в провода, ведущие к присоскам монитора, я дернула. Такое было чувство, будто вместе с ними я отодрала квадратный фут кожи - резкая, скребущая боль. Высокий визг машины сообщил, что мое сердце уже не делает тик-так на другом ее конце. Чем-то он неприятно напомнил вой пожарной тревоги, хотя был далеко не такой противный.